Вот так радость, вертеться тут перед Вами и придумывать отговорки – я пришел, потому что мне так показалось. Подсознательное желание оказаться где-то в радиусе нужных мне людей, получить определенную дозу внимания – улыбнитесь и помашите ручкой, я непременно приму это как знак чрезвычайной озабоченности мной. Может, не стоило так задумываться? Порхнуть куда-нибудь на соседнюю улицу, не начинать заведомо провальный разговор – конечно, все совершенно не так, как я придумал, это лучше пусть будет сюжетом для новых картин. Конфуз выльется в красивую придумку, и после я всем расскажу, лет в тридцать, на своей персональной выставке в Барселоне, когда непременно стану безумно богат и знаменит, странную историю зимнего дня. Это будет триптих, на каждое лицо новые детали, новый фон, а общим будет мое нестерпимое желание примкнуть к кому-нибудь с картины, влезть в пейзаж где-то между плавящимся деревом и скалой из ракушек. По центру, как мне хочется, будете Вы – пропишу в волосах буквами узоры, мне всегда нравилась мелкая проработка, а в Вашей милой голове наверняка найдется больше двух десятков тысяч слов и идей. Как заставить всех нервничать и себя ненавидеть. Как лимонными чернилами выжечь глаза у читающего. Как перестать придумывать лишние проблемы. Этот текст я бы купил и отксерокопировал, может быть, от руки – я ведь мастер писать абсолютно ненужные вещи – и по комнате, поверх обоев и больничных выписок, рыбки из капельниц с большими и прозрачными глазами лениво угукнут, мол развел здесь атмосферу уныния. Развесил, и без единого гвоздя, между прочим – лепил на жвачку и на тягучие мысли. Глазам можно дать блеску акрилом, заставить его течь по векам, скулам и забегать за воротник – будет немного неприятно, как будто чьи-то холодные руки поползли по коже. Ах да, триптих, что по краям?
Справа хочу моря, к которому всегда стремятся на романтичный закат, только без крабов и медуз, склизких щупальцами и щелкающими клешнями, когда не надо мешать своим шумом. За пятки будут щекотать, так что не место им на рисунках – прочь, к осьминогам и кальмарам куда-нибудь в синюю глубь, чтобы горящие морские чудовища их ску-ша-ли. На кусках охры будут сидеть русалки и плести косы принцам, выдергивая прядь за прядью – для приворота в самый раз, тут ведь прослеживается попытка колдовства в мою сторону? Если нет, то я уж и не знаю, за каким чертом интуиция вдруг взялась паниковать и строить оборонительные укрепления - игры с подсознанием никогда не доводили до хорошего, многие так просчитались, шагнули в окошко, не спросив разрешения. Я не хочу в окошко, я хочу на фоне моря дымку и русалку – можно, это будут погоны на плечах? В чешуе и с музыкальным инструментом, Ваш шарф как раз сойдет за волосы – сплету их в одну тугую косу и выверну клоками вокруг шеи. Челки взметаются до подбородка – слежу по ходу разговора за руками, с сигаретой наперевес – не хватает пузырьков воздуха, пойдут налево, к сиренам, скачущим со скал в воду. Пусть вместо них, пузырей-озорников, будет иней, под водой может быть иней? Я знаю озеро, где вода чистейшая и мерзнут в ней через пять минут все без исключения. Может быть, меня от нее морозит, а может, хватит все же молчком курить и нервничать, может это все и меня захватит в панику, и писать я перестану только потому, что заполонят мысли о невозможном.
- Тогда мне, наверное, показалось, - всегда думал, что я глухой, а не слепой. Видимо, можно и так жить – заткнуть уши, глаза залепить тонной причин и жить, как будто это кому-нибудь нужно. Кому-нибудь нужен мальчик, лет семнадцати, без посыпанной пеплом головы и с синдромом навязчивых картин – я люблю запах масла и вкус акварели. Главное – не перепутать. Акварель пахнет медом и тягучим сплавом романтичности с героизмом, из нее выходят отличные туманы и синие глаза, а с рук смывается легко, даже мыльной пены не нужно. Акварель можно пробовать на язык, мазать вместо палитры на запястья – оттенки лучше выглядеть не станут, но ощущение колонка по коже приятнее любых прикосновений, по-моему. С маслом так нельзя, маслу нужны компоненты – скипидара рюмок пять и столько же льняного масла, оно не обязательно прямо с травы, сжатое и скошенное. Мешать непременно деревянным концом кисти, а потом обливаться на джинсы – запах будет стоять невероятный, его даже вдыхать не надо – сам напрашивается, еловыми ветками и ожиданием скорого праздника с подарками, драть будет глаза и глотку – слишком резко, но от того не менее приятно. Когда разберешься с раствором, краски на палитру давить лучше в произвольном порядке – красный для крови, желтый для тепла рук, синий для вен. Белый и черный не тронь, их в конце, бликами по зрачкам и чуть-чуть в уголки губ, чтобы глубина появилась в последних чертах. Тут можно легко задуматься и уйти в фантазию – не забудь, что пишешь маслом, не ешь белила, не принимай цинк слишком близко к сердцу. Ну и кому нужен мальчик, замешанный на красках?
- Простите, я замечтался, видимо – сбит с толку и горю со стыда, румянец не будет видно за побелевшими щеками? Тюнинг выхлопной системы приводит к выбеливанию бровей и волос, сказочный иней осядет ещё и на ресницы – из льдинок я пытался выложить слово «пиздец», к моему удивлению выходило вполне удачно. Кто подставил мистера Шерринфорда? На расследование времени нет, я ведь стою здесь и интересуюсь, строю из себя недотрогу и жертву – реальность наверняка гораздо проще, чем мои придумки. Отрицать? Это должна была быть моя тактика, пятиться и щелкать клешнями, помните? В глаза не пялиться, громко не говорить, ковырять мыском ботинка промерзший асфальт – пункты опущены, не могу долго уходить от грызущих голову вопросов. Отчитайте меня за прогулы, выдайте прощального пинка и отправьте наконец по законным делам – я прошу, только не выставляйте идиотом, я сам успешно справляюсь с этим заданием, например прямо сейчас, выгибая ладони в вопросительных предложениях, конечно, по привычке. Я хочу рассказать, как мне жаль и как я тороплюсь, только ведь это неправда, врать не умею, распознавать ложь тем более – кажется, кто-то недоговаривает сути, от того ли никак не понять причины? И будет так неловко, если обронится это «Ну, я пошел, до скорой встречи!» - не достойное завершение, мне не понравится, вам тоже, не хватает изящных жестов и метафор, метафор побольше, вы ведь хотели что-то выразить данным текстом, хотели показать глубину внутреннего мира и «свою авторскую позицию». Возможно, если бы я читал перед сном страниц по пятьдесят каждый день из списка той дополнительной литературой, что вы выдали, то непременно бы вычитал где-нибудь между тех самых строк самое главное. Сейчас вижу главный вопрос – что происходит с вами, с нами, и зачем так много отрицать, я и понял бы с первого раза, а так – уже признак большой беды для тех, кто привык беду искать сначала.
- Что с руками? – как бы невзначай, собираясь уходить, отбираю мельтешащую сигарету – наглость должна проявляться в критических ситуациях, защитным механизмом. Хук справа был бы гораздо вероятнее, в духе нелепых подростков из неблагополучного района – вот тебе глаз за глаз, зуб за зуб. А у меня клептомания, отбираю все, что не должно быть моим – заберу-ка и ваше лицо, такое невинно-возмущенное, обратно на триптих, к русалкам и сиренам. Им будет хорошо с Вашим выражением, заплетут венки и устроят цветочный праздник, быть может, Вы тогда повеселеете и улыбнетесь, скинув напряженность с плеч – давит ведь, вижу из-под слипшихся ресниц. Вдох сворованным успокоителем, изображаем невозмутимость и уверенность в собственных действиях, как будто шаг за шагом придумал всю это постановку, раздал слова всем, кроме Вас, мистер Салливан. Даже драконы так не умеют пускать дым, почти бесшумно и вперемешку с паром, чтобы клубился между лицами, на расстоянии совершенно недопустимом. Возвращаю отобранное прямо в руки, едва касаясь кончиками пальцев – надеюсь, это будет рассмотрено не как признак моего безоговорочного капитулирования, а всего лишь как юношеская шалость, неприемлемый эгоизм, показательное выступление, мол посмотрите, я вас совсем не боюсь, шагаю через принципы педагогики и отношений между учеником и учителем.
